Palma Violets: Будем друзьями!

«СКАНДАЛ! Это гребаный СКАНДАЛ!!!» – всего каких-то десять секунд прошло с начала первого в истории Palma Violets интервью, и NME подвергается нападению со стороны их басиста Чилли Джессона. Вывалившись на дорогу,  этот чувак с прической а-ля «Бешеные Псы» исполняет вокруг нас что-то вроде горной джиги, пропихивает в наши руки по стаканчику рома с колой и визжит вышеупомянутую фразу прямо в уши NME – все громче и безумнее; в его голосе звучат наивное изумление и чистая радость.

 

Сейчас три часа дня, мы стоим на тротуаре возле дома 180 по Ламбет-Роуд. Вокруг нас – бесконечные серые многоэтажки Лондона, атакованные серыми же облаками, и все. Пара школьничков проходит мимо, но Чилли хватает их и толкает в сторону своего другана по группе, вокалиста Сэма Фрайера, который стоит тут же с расстегнутым ремнем и с банкой пиваса Red Stripe, зажатой между пальцев. «Вы должны стать фукин знаменитостями, вы, ублюдки!» - кричит Чилли. Никто из детей не понимает, какого черта тут происходит, они поскорее сматываются прочь, и оставляют чокнутую парочку задыхаться от смеха.

 

Да, такого поведения вы не ждете от группы The Vaccines! Ничего личного, Джастин, но Palma Violets НА САМОМ ДЕЛЕ хотят всех этих пресловутых радостей рок-н-ролльной жизни. Они хотят девок, хотят наркотиков, хитов, туров, историй, мифологии, бегства от реальности, журнальных обложек, классических альбомов, отсутствия всякой морали… они хотят весь мир, детка.

 

Они еще достаточно молоды, чтобы думать, что рисование 30-футовых пиписек на песке в 4 утра – это весело (и в чем-то они правы, если принять во внимание, что ты остановился в шикарном отеле, полном пожилых немцев, а вышеозначенный песок находится прямо под общей комнатой для завтрака). Они достаточно уверены в себе, чтобы припереть в студию, где пишется их дебютный альбом, целый автобус пьяных приятелей, и, желая добавить «атмосферы» к записи, хорошенько обкуриться перед микрофоном. И они достаточно мудры, чтобы знать, что, соглашаясь появиться на обложке NME и заключая соглашение с лейблом Rough Trade, они пускаются в пляску с дьяволом.

 

«Я точно знаю, как вы там работаете, - говорит Сэм, подняв бровь. – И я могу соответствовать вам на каждом шагу этого пути».

Прежде чем мы дадим им шанс сделать это, позвольте пригласить вас в студию 180. Это дом, репетиционное пространство, духовная штаб-квартира и концертный зал для Palma Violets. Здесь постоянно меняются жильцы, так часто, что это сделало бы честь владельцам парижского квартирного рая (и самой сумасшедшей книжной лавки в мире) Shakespeare And Co.

 

 

А также это двухэтажный дом, который Британская Железная Дорога решила разрушить, проложив поездной путь прямо через угол крыши и сделав его тем самым практически непригодным для жилья. Нет, мы не шутим: все здание гудит от грохота сотрясающегося фундамента и бряцания столовых приборов каждые три минуты – всякий раз, как поезд «Ватерлоо – хрен-знает-куда» проносится мимо.

 

Комнаты еще доступны, если вы заинтересовались. И вы должны были заинтересоваться. В течение прошедших десяти месяцев представители каждой крупной рекорд-компании совершали нисхождение в эти дворцовые трущобы, чтобы своими глазами увидеть The Palmas. И кое-кто из малых – наряду с самыми влиятельными радийщиками, пиарщиками, менеджерами, охотниками до чужой славы… о, да, и музыкальными журналистами.

«ОНИ ИЗМЕНЯТ МОЮ ЖИЗНЬ?!» – спросил кто-то у NME после концерта Palma Violets в начале января этого года. Мы ответили: «Да» – отчасти потому, что нам нравится провоцировать людей, но также и потому, что действительно так подумали. Проще говоря, Palma Violets – лучшее, что случалось в британской музыке за долгие годы, и они – лидеры очень интересной когорты новичков, в которую также входят бирмингемские арт-поп позеры Peace, островные фемм-фаталь Savages и ноттингемский «парень из народа» Джейк Багг. В этом месяце они готовятся к выходу своего дебютного сингла «Best Of Friends», которому суждено стать своеобразным гонгом этого нового раздолбайского режима. Также это самая анархичная и жесткая песня из тех, что попадали в сердца составителей дневных радиолистов за долгое время. А она туда непременно попадет.

 

Вокруг Palma Violets куча слухов. Самый крутой из тех, которые дошли до нас, – что однажды, будучи сильно пьяными и обдолбанными, они веселились на какой-то домашней вечеринке у гитариста одной очень известной инди-группы (какой именно, они отказываются называть). Закончив обматывать холодильник липкой лентой, чуваки ввалились к нему в комнату и обнаружили его в некой компрометирующей позе перед экраном ноутбука. И теперь, где бы они ни увидели этого гитариста – будь то на концерте или там, в супермаркете – они дружно кричат ему: «Дрочер! Дрочер!» самыми громкими голосами, какими только могут.

 

Их история началась так же, как начинали многие великие, будучи тинейджерами, – «на дерьмовом фестивале Чилли подвалил ко мне, весь на эйсиде, – рассказывает Сэм. – Помните тот самый Рединг, где Kings Of Leon были редкостным отстоем? Вот на том фесте. Я весело бренчал на гитарке, сидя в кемпинге в первую ночь фестиваля. На самом деле, я вовсе не был счастлив в ту ночь, и пытался таким образом себя взбодрить, играл себе, а тут этот чувак подваливает ко мне и говорит такой: «Ой, приятель, а я менеджер!». А я ему: «Какого хрена я должен воспринимать тебя всерьез?», потому что было очевидно, что он удолбан в хлам. Да в любом случае, кому в наши дни хочется, чтобы им руководил долбаный придурок на эйсиде? Я хотел такого чувака в большом пальто, типа Мило!»

 

Мило – это менеджер Palma Violets, «ведущий». Многое из того, что окружает Palma Violets, напрямую относится к нему.  «У него приличный пиджак и все такое, - говорит Сэм. – Он заставляет нас играть сет пять раз подряд на репетиции».

...Несмотря на такое странное знакомство, две столкнувшиеся на Рединге частицы будущих Palma Violets продолжили сталкиваться и в Лондоне.

 

Чилли: «Вообще не знаю, чем я занимался на тот момент. Школу я полностью похерил, все шло неправильно… я знал, что хочу играть музыку, и думал: «мне бы надо уже как-то сделать первый шаг». У Сэма тогда была совершенно неперспективная работа, он вычищал туалеты в Британском Музее… так что он забивал на нее, валяясь у себя дома, на Холлоуэй-Роуд, вместе со своим котом Дэнзелом».

 

В период особой активности эти двое могли потратить кучу времени, рисуя хищных птиц на клочках бумаги и отправляя их в большие звукозаписывающие компании вроде Метрополиса «…чтобы они принесли нам работу, – говорит Чилли с лицом чувака, все еще жутко раздосадованного отсутствием какого-либо ответа. – Они никогда к нам не возвращались, злобные уродцы. Злобные хреноголовые уродцы, говорю тебе, чувак!»

 

Каким был следующий шаг? Стать музыкальным скаутом (A&R*). Очевидно же. Ни Чилли, ни Сэм никогда не работали на рекорд-лейбл и понятия не имели, что им делать. «Ну и что?!» – огрызается обозленный Сэм, когда мы хихикаем над этой идеей.

 

«Мы пытались привлечь группы вроде Childhood, они писали самые сладкие мелодии на свете. Потом еще пытались приманить WU LYF – что почти произошло, но в итоге они все равно ничего с этого не имели».

 

«По-любому, – замечает Чилли. – В смутные времена тебе всегда нужна какая-то база, чтобы начать атаку. Не уверен, что знаю, как и почему вдруг так случилось… но однажды я просто ввалился в студию 180. Это была особенная дверь, и она будто сказала мне: «Постучись в меня!» Мне было скучно, я просто шатался по Ламбету, и решил поддаться этому зову, войти и поздороваться. Даже сегодня я вспоминаю тот день и думаю: «Фак, а если б я не сделал этого…»

 

Внутри он встретил Тома, который приглядывает за студией 180 и может гордиться тем, что группа написала песню в его честь. «Он сказал, что сдал бы нам комнату  по цене чипсов, – говорит Чилли. – Мы могли себе это позволить, и при этом еще продолжать как-то жить. Так что я позвал Сэма, мы пришли посмотреть комнату – и это было идеально, как раз то, что нам нужно. Мы въехали, расположились, Сэм припер свой стол, а я – стул. Устроились…»

 

А что случилось потом?

 

Сэм вздыхает: «Окей, у нас не было факса, понимаешь? Как тебя вообще могут воспринимать серьёзно, если у тебя нет факса?»

 

«Вы что, книг не читаете? – с упреком говорит Чилли. – Берни Родс**: факс. Эндрю Луг Олдэм**: факс. Кого бы вы ни назвали, у всех есть фукин факсы. Ты не профессионал, если у тебя нет факса. На самом деле это был важный момент для нас – что у нас его нет».

 

 

Вам может показаться, что все это как-то случайно… что ж, в этом вы правы. Здесь NME прерывается на перекур, а Чилли и Сэм в это время куда-то исчезают «чтобы освежиться». Когда они возвращаются, интервью принимает совсем уж сюрреалистический поворот.

 

«Рассказывали мы тебе историю о крабовых бегах? – спрашивает Чилли. – Ты знаешь, что моя мама разводит крабов? А что его мать разводит мышей? Это правда. Ладно, на самом деле это не имеет ничего общего с историей... Короче, мы с Сэмом не мылись около трех месяцев, и у нас завелись крабы… Ну то есть, понимаете, «крабы» (на жаргоне – лобковые вши - прим.пер.). Мы жили тут, в 180, и все вдруг стало каким-то пугающим… Крысы и все такое».

 

«Мы говорим не о крабах с пляжа сейчас, – разъясняет Сэм. – Ты знаешь, о чём мы, не так ли?»

 

«И… – опять лезет Чилли. – Эти факеры были достаточно большими для того, чтобы мы могли фукин брать их, сажать себе на ноги и устраивать гонки. У нас тут все время были вшивые гонки. Вот что получается, когда месяцами не моешься. Смотри, я тебе фукин покажу, если хочешь».

 

«Эм, если подумать, может не стоит», - мудро прерывает его Сэм, прежде чем схватить телефон NME с заметками для интервью и заявить, что он хочет «подсмотреть, о чем мы там дальше собираемся спросить».

 

«Окей, а я тогда как раз мог бы пока сгонять за Crabbie's***…» – услужливо говорит Чилли.

 

«Это интервью вышло из-под контроля. Бен! Бен! - он кричит через весь паб, взывая к своему пиарщику, который сидит в другом углу. – Ты знаешь об этой вшивой истории?»

В конце концов, нам удается вернуть их в колею и продолжить разговор о факсах.

 

«...И тогда кто-то предположил, что нам понравится преодолевать неизбежно предстоящие трудности, - объясняет Сэм. – По-моему, это был Том, который думал, что мы фукин придурки, раз вообще притащили все это дерьмишко в его квартиру. Он такой: «Делайте тут что хотите – но вы действительно должны уже стать группой...»

 

Это было в  конце сентября прошлого года. Или «точно год назад в этот самый день», вставляет Чилли.

 

«И знаешь что? Сейчас все хорошо. Как будто для нас с Сэмом осталось только одно, правда. Мы вдруг поняли, когда отошли от своих скаутских дел, что большинство тех групп, которые мы видели… что в них как-то НЕ ВЕРИТСЯ. От них ничего НЕ ЧУВСТВУЕТСЯ. Когда я иду на концерт, я хочу чувствовать. А тут никаких чувств, и с того момента мы решили, что хотим участвовать в этом и, блин, писать песни, которые люди могли бы прочувствовать».

 

«Вот откуда и взялась «Fourteen», – пожимает плечами Сэм, имея в виду ревущую, Pixie-подобную песню, которой Palma Violets завершает свои концерты.

 

«Я тебе расскажу, о чем «Fourteen», хорошо? Она об автобусе и луже блевотины. Об автобусе под номером 14, который идет через весь Лондон. Чилли оказался там в жуткой ситуации раз ночью».

 

Чилли незамедлительно вмешивается: «Мы определенно перебрали с мини Martells. Ну, в числе всего прочего... И, знаете, я не собираюсь называть имя девушки. Давайте просто скажем, что она дочь ударника одной очень, очень знаменитой группы. Это все, что мы можем сказать официально…»

 

«Верно мыслишь!» – замечает Сэм.

 

«…По ходу, у нее дома была вечеринка, – продолжает Чилли. – И я мог все там заблевать. В буквальном смысле.  Рвота на светильниках, рвота на собаке, рвота на Сэме…»

 

«Знаешь, как это – когда муравей умирает? – спрашивает Сэм, беспорядочно размахивая руками. – Так вот он был похож на дохлого муравья. Валялся без сознания на полу, я поднял его и прислонил к стене, по которой он потом съехал на пол».

 

«В общем... мы сели в автобус, который оказался под номером 14, – продолжает Чилли. – Такие: под ручку, бухие в задницу, его рука вся в моей рвоте. А на следующий день я уселся за клавиатуру, глянул свои звуковые сообщения, и там оказалось одно, оставшееся с прошлой ночи… это были мы с припевом «Fourteen»! Фук знает, как так, потому что никто из нас ничего не может вспомнить об этом, но это была первая песня, которую мы написали вместе. До этого момента у нас были только мечты, а тут вдруг появилась эта песня и дала нам причину для дальнейшего существования».

С того знаменательного момента группа понемногу стала обретать форму. Они позвали Пита, который ходил в школу вместе с Сэмом, и который, согласно Чилли, является «музыкальным гением, рожденным без телевизора, но зато с пианино». Пит стал отвечать за косые клавишные партии, звучащие в стиле поздних 60-х. В то же время парни убедили Уилла бросить свои тренировки для спасателей и присоединиться к группе на постоянной основе в качестве ударника. (Пит: «Он спас чью-то жизнь! Дважды в один день!»).

 

Их первый приличный концерт состоялся в подвале Студии 180 (вместимость: 60; окон: 0). Группа насладилась им сполна; они решили сыграть еще три сета в ту же ночь, пока присутствующие не надышали до того, что в комнате, похожей на Cavern-Club, совсем не осталось воздуха.

 

Легенда, таким образом, родилась. Начинающие музыканты предпочли обойти стороной знаменитые прибежища восточного Лондона и высунулись из небытия, прежде чем молва разнесла весть о группе,  у которой нет никаких записей в интернете, которой нравится играть в полуразрушенном здании, где то и дело проносятся поезда; живущей без света, вместе с чудаковатой крысой. Перед Рождеством 2011 года Чилли получил так много телефонных звонков от приличных скаутов A&R, что решил передать бразды правления Мило. Тот сразу же взялся за дело и заказал серию открытых репетиций а-ля The Clash для всех интересующихся. Группа играла весь день – и так в течение двух недель.

 

«Было фукин весело, – говорит Сэм. – Мы поняли, что можем заодно использовать эти репетиции в своих целях и попросили Мило позвонить им, чтобы они захватили с собой пиво и сигареты. Из этого можно было сделать вывод, кому реально есть до нас дело, а кому нет. Я имею в виду, из крупных компаний. Они приносили по упаковке пива на каждого из нас! Некоторые тащили галлюциногены! Но самое смешное, что тот лейбл, который приперся без ничего, в результате нас и подписал!»

 

«Мы закончили играть сет для Rough Trade и тут же узнали об этом, - продолжает Чилли, наклонившись вперед и словно заново переживая тот момент. – Джофф Трэвис своим спокойным и тихим голосом сказал «Нам это нравится!», а затем повернулся к Жаннетт (Ли, совладелица Rough Trade). Она кивнула, и они такие: «Окей, мы бы хотели вас подписать». Что мы могли на это ответить, кроме: «Да! Давайте же пойдем и сделаем это!» – так мы и сказали. Мы совершенно искренне хотели бы извиниться перед каждым, кто захватил для нас выпивку и курево».

 

Сэм: «Мы правда оценили это…»

 

 

…Этим вечером Palma Violets играет концерт, который заявлен как последнее выступление в Студии 180. Их шоу невероятно – 30 минут самого возбуждающего рок-н-ролла, который мы видели за 10 лет, чуваки толпятся на лестнице и на улице, чтобы хоть кусочек увидеть. В какой-то момент из толпы доносится: «Давайте разденемся!», и народ реально начинает раздеваться, отчасти из потребности (потому что тут очень-очень жарко), а отчасти потому, что они просто долбанутые на всю голову. Это хаос, но самая лучшая его вариация.

 

Чилли опускает бас на середине песни и бросается в толпу, но потолок чересчур низкий, и краудсерфинг заканчивается тем, что Чилли впечатывается в него. Сэм в то же время становится на стул – так далеко от толпы, насколько это возможно. Согнувшись в углу комнаты, он полностью растворяется в музыке. Парни играют все, что у них для нас есть, включая новинку, которая взрывает наш мозг и напоминает тот скачок, который совершили The Libertines между “Up The Bracket” и “Don’t Look Back Into The Sun”. А что затем? Затем они просто уходят. Да, так просто.

 

Все заканчивается около 1.30, и мы сидим в закрытом пабе через дорогу. Чилли в разодранном пиджаке отводит нас в сторону и говорит нам, что это все херня, будто концерт был последним в этой студии. «Как мы можем лишиться этого?» – спрашивает он, ошеломленный, пьяный и возбужденный.

 

«Хэй! – его глаза расширяются. – Почему бы вам не вернуться сюда, устроим ночную вечеринку? Вы можете там у себя в NME устроить конкурс или типа того…»

 

Окей, у вас уже есть адрес.

 

 

Сэм ФРАЙЕР (вокал, гитара)

Любимый альбом: The Gun Club «Miami».

«Даже несмотря на то, что музыка тут фукин бриллиант, в первую очередь я люблю его из-за голоса Джеффри Ли Пирса. У него самый крутой голос в музыке – он может вообще не попадать в мелодию и все равно звучать превосходно!»

Уилл о Сэме: «Он питает большую любовь к прогулкам. За исключением того момента, когда мы заблудились в Винчестере, и он начал волноваться».

 

Пит МЭЙХЬЮ (клавишные)

Любимый альбом: Pixies «Doolittle»

«Тут все скажут: «Это очевидно!». Но это был первый альбом, о котором я никогда не забывал, он всегда был со мной. Чистое золото».

Чилли о Пите: «Он странный, в самом хорошем смысле этого слова. У него самое прекрасное сердце из всех нас. Возможно, он бы кончил тем, что убил бы кого-нибудь, но он уравновешивает это своей сердечной добротой».

 

Чилли ДЖЕССОН (бас, вокал)

Любимый альбом: Snatch & The Poontangs «Snatch & The Poontangs»

«Он вышел в 1979. Мы с Сэмом открыли его для себя – Сэм нашел его в Испании и отправил мне на день рождения. Мы слушали эту запись раз в месяц, потому что не хотели, чтобы она нам приелась».

Пит о Чилли: «Ну, у него прекрасные волосы. Это было первое, что я заметил»

 

Уилл ДОЙЛ (ударные)

Любимый альбом: Оскар Петерсон «Night Train»

«Я начал слушать джаз, и это был первый альбом, в который я погрузился, – есть и лучше, но именно из этой записи я извлек для себя очень многое. Ударные Эда Сигпена просто, нах, невероятные».

Сэм о Уилле: «Он фукин новый Джон Бонэм, разве не так?»

 

Уилл о самом плохом выступлении группы:

«Одно местечко в Брайтоне, мы тогда играли где-то около двух дня и были чересчур пьяные…»

 

Сэм о самом лучшем моменте:

«В том же месте, той же ночью. Получить удар током на сцене – это круто!»

 

 

СЛУХИ

NME фильтрует сомнительные сведения о группе.

 

1. Их на самом деле пятеро и они шотландцы: ВРАНЬЁ!

Сказочка распространилась после того, как одна национальная газетка разместила фотку Palma Violets – чтобы потом обнаружить, что они использовали фотографию группы с севера с таким же названием, которые выглядят как Snow Patrol.

 

2. У них есть ночнушка ударника Джимми Хендрикса – Митча Митчелла:  ПРАВДА!

Пит: «Тут есть один наркоманский магазинчик, и Митч жил рядом с ним. К концу жизни он был немного не в порядке и распродавал свои вещи, включая эту ночнушку. Она стоила мне 3.60. Уилл иногда надевает ее на сцену».

 

3. Джарвис Кокер собирается поучаствовать в их дебютном альбоме: МОЖЕТ И ПРАВДА!

Чилли: «Мы хотели, чтобы он нашептал что-нибудь в конце одного из треков, но мы не скажем, что».

 

 

 

(с) NME, Мэтт Уилкинсон

Перевод - Мария Макарова

 

* A&R (Artists and repertoire) – отдел рекорд-лейбла, занимающийся поисками талантов, а также продюсеров и студий для музыкантов.

** Берни Родс – менеджер The Clash, Эндрю Луг Олдэм – бывший менеджер The Rolling Stones.

*** Crabbie's - популярный алкогольный напиток